Людмила Петрушевская о травле в школах

Я прочла о травле в школах.

Меня травили, били и гоняли в дошкольном детстве во дворе в Куйбышеве. Я, нищая, оборванная и голодная девчонка из эвакуированной интеллигентной московской семьи (врагов народа), которая не разговаривала как они, матом, я была для них дичью. За мной охотились, пока что с кулаками, но в 9 лет дело уже шло к групповому изнасилованию. Подростки у сараев на меня посматривали. Ко мне подослали старшую девочку. Которая обещала, что если я сделаю как им надо, пойду за сараи, то больше бить не будут. Ее, эту Римму, уже не били…

Спасибо, мама приехала и увезла меня. Ведь троллинг может быть и с изнасилованием, о чем дети никогда не скажут взрослым. Я встречала повсюду девочек, странных, хмурых, уклончивых, которые говорили про себя «я не такая как все». Мальчиков ведь тоже насиловали. Сына моей подруги поймали на лыжах в ближнем лесочке в Конькове. Детство, страшное детство.

Потом, в пионерлагерях, в «лесных школах», так назывались санатории для детей с закрытой формой туберкулеза, меня били нещадно. Я отвечала, махала кулаками, но никогда не побеждала. Был момент, когда в темноте (мы шли в спальный корпус) мальчишки из нашего класса окружили меня, а вокруг были кусты. И я поняла зачем. И я начала дико кричать. А у меня очень сильный голос. И это был, я думаю, такой кошачий дикий и угрожающий визг. Его должны были услышать в корпусе. И они расступились, может, и испугались. В более старшем возрасте, уже от седьмого-восьмого класса, я была в пионерлагерях посмешищем, об’ектом издевательств. А деваться летом было некуда, и мама отправила меня в лагерь даже после того как я поступила в университет. Я хранила свою тайну, была пионеркой, а первый отряд надо мной издевался… Они не могли надо мной смеяться только когда я запевала в хоре или отвечала на вопросы викторины. Вот что может спасти маленького человека от этих гамадрилов…

Ну и потом -в журнале «Кругозор» — я тоже оказалась объектом травли. И именно за тексты. Мои очерки и диски выкидывали из номера. Два раза меня пытались выгнать с работы, особенно когда они начали делать «звуковую ленинскую книгу» ( с поездками по ленинским местам, Женева, Париж, Лондон. Какие раритеты, связанные с Лениным, они там стремились найти для своей звуковой книги — от него вообще остались всего какие-то минуты записей). И в результате дяди избавились от меня, такого понимающего все сотрудника.

Но это ещё были цветочки по сравнению с тем, что происхоло со мной — с моими рассказами — в редакциях. А потом и с моими пьесами и подпольными спектаклями. И мультфильм «Сказка сказок», для которого я писала сценарий (в договоре я была только соавтором) был запрещён. Потом-то он был признан мировым жюри лучшим мультфильмом всех времён и народов, но это потом.

И моя первая книжка вышла спустя 20 лет после написания. А книга сказок в издательстве Детгиз пролежала 12 лет и не вышла -издательство вообще закрылось. И мой первый спектакль «Уроки музыки» был запрещён (навстречу Олимпиаде). И мои спектакли а Ленкоме и Свременнике были сначала запрещены. Потом-то они шли многие годы.
А уж что писали обо мне в печати! И какие запретительные заседания проводились в Управлении театров и в ЦК. Недавно на выставке, посвящённой Диме Брусникину, звучала стенограмма такого заседания, которую Дима прочёл — с непередаваемой интонацией! Народ хохотал. Сейчас это вызывает смех, да…

Тогда-то мне было не до смеха.

Дело должно было, конечно, кончиться тюрьмой. За мной откровенно ходили, телефон прослушивали. Мне как-то сказала сотрудница отдела культуры ЦК партии: «Какое у нас ваше досье!» -и сделала такое «па», разбросив руки. По её словам, на меня писали эти жалобы (доносы) «товарищи по труду», т.е. писатели. Все Переделкино, видимо. Одна тетка писала ежемесячно в правление, всем там надоела.
И на эти сигналы надо было реагировать.

И да, завели на меня судебное дело, от 2-х до 5-ти лет. Но фигушки им. Я до сих пор на свободе.
И это меня сейчас пытаются запугать — одна тётка даже написала, что выкинула мои книги! А все из-за интервью, которое дал мой сын Федор Павлов-Андреевич.
Федя сказал, что он гей. Понимая, что последует.
Ведь для нашей страны такие отношения -позор.
Поэтому мужики, прошедшие зону, молчат. И бабы сидевшие ничего не расскажут. А их была немалая часть страны, миллионы за многие-то годы. И они там, молодые и сексуальные, сидели годами.

Для наших граждан (а многие из них участвовали там в таких отношениях, ходили к «опущенным», насиловали несчастных, что в зоне поделать) — это позор для опущенных на всю жизнь. Но не для них самих. (Я уже предвижу, что мне прочтут лекцию об -индивидуальном, парном-между «семейниками»- и групповым сексом в лагерях).
Они четко знают разницу между собой и опущенным. И себя геями не считают.
Как не назовут себя геями те мужья, что считают своих жён безропотными подстилками. Я в санатории после больницы -мне поставили там диагноз «рассеянный склероз» — знала такую несчастную, которую муж использовал как ему нравилось. Ей пришлось сделать несколько операций на прямой кишке. Она была мама девятерых детей, и что с ними было, когда ее увезли с кровотечением, а они остались с этим отцом…

Когда я лежала после родов в МОНИАГе с трехдневным Федей, его потом изолировали и не приносили кормить, потому что в роддоме мне занесли стафилококк, (все советские роддома были заражены) — на локте возник нарыв, и пришлось нас перевести в чумной барак, инфекционную больницу во дворе, нас вели по снегу как арестантов, меня с высокой температурой в резиновых сапогах на босу ногу, в полотенце на голове и в двух халатах — и несчастненького Федю, крошечный испуганный трехдневный комочек в синем казенном байковом одеяльце. А я уже начала его кормить, и представьте себе его ужас, когда нас разлучили. И мой.

И мне там кололи жуткий, дико болезненный и оч дешёвый антибиотик олететрин (мука была от него адова, ногу сводило в судороге, но своих антибиотиков колоть не разрешалось). И вот в этом чумном бараке, где в палате не было даже раковины с мылом, а все были лежачие -больные женщины рассказывали друг другу истории. Одна мне запомнилась, об одноногом портном из г. Красногорска, который насиловал двух своих маленьких сыновей, а жена боялась идти в милицию. Он сказал ей, что если она туда пойдёт, он убьёт детей. И о женщине, которая развелась с мужем из-за его дикого нрава, но жить было негде — она спала на раскладушке, а муж с шестилетним сыном на кровати -и ночью, проснувшись, она услышала звуки и как муж бормочет «не плачь ты, скоро кончу». Вскочила -и упала. Потеряла сознание.Инфаркт. Ее увезли в больницу…

Вот как-то так. И они не считали себя геями ( у них другой термин, вы понимаете).
А Федечка -он за права угнетенных и преследуемых. Он помогает инвалидам, недавно одному его подопечному, нищему, брошенному матерью, (Федя нашёл талантливого врача) успешно вырезали опухоль.
И Федя, рискуя собой, встал в защиту прав геев. Чем вызвал поток ненависти.
Но для всего мира (кроме нас и ещё определенных стран) однополые контакты, происходящие без насилия, в супружеском или свободном союзе -это не разврат, а личный выбор каждого.

А медики считают, что человек рождается с определенной сексуальной ориентацией. Теперь ведь известны случаи, когда люди меняют пол, идя на страдания, на тяжелые операции. На издевательства (как в нашей стране).
И если кто хочет выкинуть мои книги, то в этом нет ничего особенного — вы не одиноки, у нас многие сейчас, освобождая жилплощадь, выкидывают целые домашние библиотеки после умерших интеллигентов. И мои книги там точно есть.

Мы здесь живём, дети мои.
Но на свалке, может, мои книги какой-нибудь бич (бывший интеллигентный человек) наконец и почитает.