Интервью с охотником на нацистов Симоном Визенталем
— Господин Визенталь, в 1945 году в списке вашего центра числилось 90 000 сотрудников гестапо и СС, ответственных за смерть миллионов людей. Cколько в этом же списке осталось на данный момент?
— Несколько тысяч имен. Эти люди все еще живут в Латинской Америке под вымышленными именами. Бывшие офицеры СС продолжают прятаться в Аргентине, Чили, Бразилии, Перу: об этом мне известно достоверно. Они так замаскированы, что нам не всегда удается узнать об их смерти: хоронят-то их тоже по фальшивым паспортам.
— Правда ли, что некоторые нацисты нашли убежище не только на Западе, но и на Востоке? Например, говорили, что бывшие гестаповцы занимали неплохие должности в знаменитой спецслужбе ГДР «Штази»…
— Да, это так. У меня вот такая (показывает пальцами толщину) папка с досье на бывших нацистов, устроившихся на работу в «Штази», именно поэтому-то она и стала такой высокопрофессиональной спецслужбой, туда пришли работать не новички. Власти закрывали на это глаза — им были нужны «профи». Но сейчас в Европе уже практически не осталось скрывающихся военных преступников — они все умерли. А вот в Южной Америке пока достаточно живых нацистов.
— Почему их так много именно в Латинской Америке?
— Потому что там легче всего раствориться. Они нелегально въезжают, получают поддельный паспорт, скажем, в Аргентине — потом едут в Боливию, принимают новое гражданство и опять меняют фамилию: уже на совершенно законных основаниях — и концы в воду. Во всех латиноамериканских странах существуют немецкие колонии (целые деревни и города), которые имеют отличные отношения с местными властями: приобрести документы на любое имя для бывшего эсэсовца не проблема.
— Сейчас стали появляться мнения, что преследование нацистских военных преступников следует прекратить: не сегодня завтра они умрут сами и любое наказание не имеет для них значения…
— Я с этим не согласен. Старый бандит все равно остается бандитом. Ведь если человек в возрасте 80 лет, скажем, убивает ребенка, то никому не приходит в голову не сажать его в тюрьму только на том основании, что он старый и скоро умрет.
— Кто-то так не считает — например, в Латвии и Эстонии бывшие эсэсовцы стали героями: им ставят памятники, а не так давно на власти украинского Львова выживших солдат из дивизии СС «Галичина» приравняли по льготам к партизанам-антифашистам. Что вы об этом думаете?
— Это возмутительно. Я писал статьи, звонил, кому только смог позвонить, обращался во все инстанции. Понимаете, ведь число тех, кто выжил в лагерях смерти, сейчас меньше, чем число эсэсовских преступников, оставшихся в живых… Может, власти тех самых стран думают, что если национал-социализм воевал с коммунизмом, так фашисты были правы? Я собираюсь выступить с заявлением, что этим странам надо объявить туристический бойкот, а бизнесменам прекращать всякую торговлю с ними.
— Через шестьдесят лет после конца войны нацизм остается популярным: даже у нас в Москве недавно милиция принимала меры безопасности в день рождения Гитлера. И что самое неприятное, выходит на демонстрации в основном молодежь…
— Беда в том, что молодые люди всегда ищут идеалы, даже если эти идеалы сомнительны. Но, к счастью, неонацистов все-таки очень мало — это небольшие группировки, которые не страшны.
— Да так ли уж не страшны?
— По сравнению с противниками фашизма их число ничтожно. Недавно 120 неонацистов устроили шествие в Берлине — а напротив них антифашисты тут же собрали пятитысячный митинг. Гитлеровцы совершили столько чудовищных преступлений, что знание об этом хранит нас от прихода фашистов к власти на много поколений вперед.
— Но если уже родился новый Гитлер, а мы об этом пока не знаем?
— Исключено. К счастью, Гитлер был и будет только один: в практике мировой истории это самый тяжелый случай.
— Какой случай вы считаете самым тяжелым в вашей практике?
— Дело Гермины Браунштайнер. Эта девушка в возрасте всего 22 лет была охранницей СС в концлагере Майданек, отправляла в газовую камеру маленьких детей, убила несколько сотен. Гермина скрылась после войны, я искал ее девять лет и наконец нашел. Она вышла замуж за американца и жила в Нью-Йорке под именем миссис Райан. Во время суда ее муж снял квартиру в соседнем городе, чтобы видеться с ней два раза в неделю, — он говорил, что это самая прекрасная женщина на свете. Судье стало плохо, когда свидетели рассказывали, что Гермина вытворяла с детьми… В 1973 году она получила пожизненное заключение, в тюрьме у нее началась гангрена, и ей ампутировали обе ноги. По гуманным соображениям Браунштайнер выпустили. Я не протестовал против ее освобождения.
— Думаю, в такие моменты вы сожалели, что в Европе отменена смертная казнь.
— Нет. Даже в Израиле, когда судили организовавшего уничтожение миллионов евреев подручного Гиммлера, оберштурмбаннфюрера СС Адольфа Эйхмана, я говорил: нужно, чтобы он вечно сидел в тюрьме, никогда не увидев солнечного света. Это страшнее, чем смерть. Но суд решил его повесить.
— Если бы кто-то из эсэсовцев встал на колени и искренне покаялся в своих злодеяниях, вы смогли бы простить его?
— Это очень тяжелый вопрос. Видите ли, я наблюдал много процессов: на них нацисты врали, усмехались, угрожали, изворачивались, но никогда не каялись… Случай покаяния я помню лишь один — когда я еще был заключенным концлагеря, мы работали в лазарете подо Львовом. Внезапно меня позвала медсестра и повела в подвал, где лежал умирающий молоденький эсэсовец по имени Карл. Он взял меня за руку и стал рассказывать, что в Днепропетровске со своим отрядом загнал сотни людей в дом, поджег его. Особенно запомнил целую семью, горевшую заживо, — ребенка, мужчину и женщину. Он говорил много часов, а в конце сказал — это исповедь. Он кается и просит меня, как еврея, простить его за страшные преступления, чтобы умереть без боли в душе. Я вышел, не сказав ему ни слова. Эсэсовец умер в ту же ночь. Прошло столько лет, но я до сих пор думаю — правильно ли я поступил, не дав ему прощения? После войны я нашел его мать. Будучи убежденной христианкой, она пыталась воспитать Карла верующим в Бога, но Гитлер оказался сильнее.
— А верите ли вы сами в возможность суда высших сил?
— Во время войны утрачиваешь веру в Бога — ну как он мог допустить, чтобы такое творилось? Как сказала одна старая женщина тогда: «Бог есть, но он в отпуске». Я писал в своей книге — мы не могли привлечь к суду одного бывшего гауптштурмфюрера СС, который в лагере на Украине избивал заключенных так, что наутро они умирали. По закону это считалось всего лишь «нанесением тяжких телесных повреждений». Так вот, когда я уже отчаялся отдать под суд этого эсэсовца, он погиб в автокатастрофе — ехал с бешеной скоростью по обледеневшему автобану. Видно, Бог иногда все же выходит из отпуска.
— Вы длительное время искали врача из Освенцима Йозефа Менгеле, ставившего опыты на живых людях, как на кроликах. Почему у вас не получилось поймать его?
— Менгеле умело скрывался. Было очень много ложной информации — вот он находится тут-то: выезжала группа на его поиски, но всегда не находила. У него было огромное количество друзей в немецких колониях, масса фальшивых документов, он переезжал с места на место. В 1979 г. его тело нашли на пляже в Бразилии — он умер от инсульта.
— Есть также версия, что «наци номер два» Мартин Борман скрылся и ушел от правосудия, его потом часто встречали в Южной Америке…
— Борман покончил с собой во время штурма Берлина в мае 1945 г. Я видел результаты исследования его останков, обнаруженных в 1971 г., — это на сто процентов кости Бормана.
— Но как же тогда насчет очевидцев, которые видели Бормана в Уругвае?
— Борман имел такую типичную для Германии внешность, что если вы выйдете на улицу в любом немецком городке, то без труда увидите десять человек, похожих на него как две капли воды. Знаете, труднее всего искать не всем известного Бормана, а убийц, занимавших невысокие должности. Был такой Карл Шмидт, СС-комендант моего концлагеря в Яновичах. До сих пор у меня перед глазами стоит момент, как Шмидт бросил на землю клочок бумаги и велел одному узнику его поднять. Когда тот нагнулся, комендант выстрелил ему в затылок — аккуратно отступив на шаг, чтобы не забрызгаться. Я больше всего хочу найти его и посмотреть ему в глаза.
— Последний вопрос… Вы провели в поисках нацистов полвека. Что вы можете сказать сейчас, накануне Дня Победы, — война закончена или война продолжается?
— Когда я вышел из концлагеря, то думал, что в течение двух-трех лет справедливость восторжествует — все эсэсовские преступники окажутся в тюрьме. Я не знал, что буду искать их до конца своей жизни. Ведь пока на свободе остается хоть один убийца из СС, война не закончена.
(c) Zотов
